Гусеницы, бамбук, крылья

Я купила кисточки, краски и тушь. Села поудобнее, включила Cafe del Mar и повертела в пальцах кисточку, а затем провела первую каракулю. Такую толстую и кривую, похожую на искалеченную гусеницу. И тут я начала думать всякие глупости. О таланте и его отсутствии, о возможном и том, что не получится ни при каких условиях, и прочей ерунде, которую мы привыкли думать, считая себя простыми смертными. Гусеницы получались разнообразные, но неэстетичные.

И тут я поняла. Единственное, что может помешать нарисовать более-менее пристойную каракулю, впервые в жизни взяв в руки кисточку – все эти убеждения многолетней выдержки. Я вздохнула с облегчением и нарисовала то, что нарисовала. Без черновиков, карандашных набросков и прочих лишних движений. Не высокохудожественно, но в моем случае - вещь невиданная.

Это опыт из разряда озарений, в тысячный раз доказывающий, что все "не могу", "не умею" и "не получается" – это такие незначительные вещи, на которые даже внимания обращать не стоит. Мы можем всё, мы можем получить и сделать всё, что захотим, мы можем научиться всему, что захотим. Мы можем меняться до бесконечности, оставаясь собой. Браться за все подряд и в конце концов находить своё. Вы только прислушайтесь: "Возможно всё". Без восклицательных знаков. Просто так, как констатация факта.
Каково, а?

---

Ветер весенний в твоих проводах,
Никогда не цветущий - и не опадающий
Столб телеграфный…
(с) Тавара Мати

Это все наверное потому, что всамделишный апрель.
Выйти из дома рано утром в надежде час позаниматься японским и вернуться к работе. А у Катерины-сан после развода творческий подъем, собственноручно нарисованная гейша на всю стену, деревянный дракон на веревочке и поистине наполеоновские планы. А в магазине – медальон, вокруг которого ходила две недели. А у Верки столько новостей и столько мужчин, что голова кругом не только у нее, но уже и у меня. А Лена перезимовала во Вьетнаме и вернулась с подарками и гамаком. Теперь у меня есть блокнот с черными страницами и серебристыми иероглифами из ее вьетнамской зимы. И после встречи с каждой – море вдохновения на все те вещи, до которых раньше не доходили руки и мысли.
Апрель всегда такой – выходишь на час, возвращаешься к последнему чаю. Дивному, кстати, чаю.

---

Wish-list

Я тут подыскала себе еще одну стопку книжек. Делюсь.

Книжка раз. Если никто не говорит о замечательных вещах. "Прислушайся. Вслушайся, и услышишь больше. Дребезг упавшей на пол крышки мусорного бака. Крик и царапанье двух вздыбившихся кошек. Неожиданный грохот бутылок, сваливаемых в корзину. Журчащее падение упавших жалюзи в ночных кафе, надтреснутый голос, выкрикивающий таксистам названия улиц, громкий возглас, который затягивается и переходит в смех, выстрел, который может быть всего лишь хлопком в двигателе старой машины, телефонная будка, призывающая к ответу, дерево, облепленное одураченными до утра птицами, свист и крик и разбитое стекло, громкий звук мягкой музыки и глухие удары басов, гавканье и ругань, и пение, и плач, и все это набирает силу, гремит и бьется, и звенит, и хлопает, весь этот шум и суета и непрерывная чудесность песни города, которую можно услышать, если слушать".

Книжка два. Пьющий время. Существо, вырвавшееся на свободу из пузырька акварельной краски, коллекционер калейдоскопов, шариков и стеклянных сфер, и мим, выступающий на Монмартре, отправляются путешествовать, преследуя несбыточную мечту - приручить время. Мне кажется, эту книгу прочитали все, кроме меня. На Озоне, к сожалению, ничего не осталось.

Книжка три. Счастье. "Я мечтал – мечтал о недостижимой девушке, о безупречной революции, о книге, которой никогда не напишу. В слове «счастье» мне слышалось что-то тяжеловесное и пресыщенное. С тех пор пространство и материя этих двух слогов сильно для меня изменились. Сегодня я произношу это слово осторожно, оно легко слетает с губ, слетает, словно мыльный пузырь неосязаемого света, то самое слово, которое казалось прежде таким до пошлости прочным и надежным."

Книжка четыре. Луна неизменная. История бродяги и уличного мастера-дзен.
" - Откуда вы знаете, кто я такой?
- Рассвет, окраина, небриты… одиноки. Как я."

Книжка пять. Поймать большую рыбу. Дэвид Линч. Без комментариев. Что бы он ни делал, это шедевр.

---

Умеете ли вы исполнять желания?

Обнаружила у Косолапы пост о 10 лучших способах получить желаемое. Интегральная графика, самые первые странички самой первой книжки Симорона-Ок'сюморона... И как-то мне от него грустно сделалось. Нарисуй, спой, спляши… а где, собственно, ключевая фраза, кода? Ведь свое желание еще можно вышить, связать крючком, прокричать на перекрестке в полнолуние, прыгая на левой ноге против часовой стрелки. Да все, что угодно. Подобрать у обочины камень, заявить всем о его беспримерных волшебных способностях и использовать в свое удовольствие. Составить, наконец, план и самостоятельно, ручками-ножками его осуществить.

Все эти ритуалы прекрасны и в своем роде действенны, но я долго не могла понять, что же меня так коробит. Поняла. Все это заставляет воспринимать исполнение желания как какое-то отдельное от нас явление. Помог ритуал. Интегральный рисунок. Оберегает талисман. Удачу приносит пятак под пяткой. А мы тут, вроде как, и не при чем.

Я долго играла в симорон, он не приносит силы. Осуществление единичных желаний не меняет мир. Это все карточный домик на пороге небоскреба. А может быть страх перед собственными возможностями, которым ни атрибуты, ни талисманы не нужны.

---

Знаешь, это все глупости девичьи в самое манкое время года. Моя внутренняя Бриджит Джонс пишет тебе с чужой почты о краснодарской весне, и называет то на "ты", то на "Вы".

Знаешь, "у меня для тебя роза в горле", и я ничего не могу поделать. Я спокойна и вполне себе рассудочна. Здесь все настолько прозрачно, что гадать нужно не на кофе – на кипятке, и я просто от глупости, от неуловимого родства пытаюсь дотянуться и забрать себе немного твоего времени.

Знаешь, я ненавижу мальчиков. Я терпеть, терпеть не могу мальчиков и мальчишек в кедах и с ветром в голове, в дурацких джинсах и с мамиными деньгами, рассованными по карманам. Я терпеть не могу мальчиков, сколько бы лет им ни было. Он такой навязчивый и ужасный, наверное очень нравится семнадцатилетним, и пытается доказать мне, что я сама не знаю, чего хочу. И делает свою последнюю глупость: спрашивает, какой человек мне вообще может понравиться. Мне было неохота спорить, и для описания идеала я позаимствовала даже твои очки.

Знаешь, сколько себя помню, больше всего на свете я мечтала управлять тем кусочком мира, в котором живу. Были волшебные палочки из вишни, а потом куча атрибутов посерьезнее. Я научилась снимать боль, создавать нужные события, щелчком пальцев приманивать заказчиков, нужные книги, платья и карты. Это уже давно не случайности и уж точно не чудеса, это быт, хоть и несколько странный. Я знаю, что все будет хорошо, я сделаю так, чтобы все было хорошо. Но кое в чем я определенно просчиталась. Вымечтанные люди, к сожалению, идут своей дорогой, в таком же одиночестве, как и я. Издержки профессии, вероятно, и все же одна короткая встреча дороже всего, что было до. И все же лучше так, чем не знать, что такие люди вообще существуют.

И удачной дороги Вам. Тебе.

---

おひさしぶり

О-хисасибури, как говорят у нас в Японии.
В моем почтовом ящике больше двухсот писем, в рабочем – около пятидесяти. Редакторы готовы прибить меня к доске позора, предприниматели всякого рода, которым я наобещала суперпродающие тексты, ничего не могут продать. Я не открываю письма. Пробираюсь в Интернет как шпион, и время от времени пишу по ночам то, что откладывать дальше нет никакой возможности.

У меня ГОС на носу, и важность момента вынуждает меня зубрить все эти бесконечные тиражи и показатели мирового книгоиздания. А между тем, потеплело, мой кот после уличных драк приходит домой со следами чужих когтей, но вполне довольный жизнью, у попугая появилась подружка, а пекинес изнемогает, глядя на дворняжек. Боже мой, книговедческие концепции и объемы книгоиздания в период НЭПа, как же вы морально устарели!

И тем не менее, во всем этом душевном раздрае, хронической усталости, редакторских истериках, есть три вещи, о которых я не могу не сказать.

Первая. Мне до чертиков надоели все эти "фи, работа… фи, учеба". Мне вот интересно, чем это они всем таким важным занимаются? Вестимо, ваяют статуи, пишут шедевры, медитируют сутки напролет и сатори видали не раз.

Вторая. Чемпионат мира по фигурному катанию окончен. Все три призовые места среди мужчин занял Дайсукэ Такахаси, и не говорите, что его вообще не было. Он там был. Он блестяще откатал программу, а в конце красной краской написал на льду: "I Love You, Dasha!" Смотреть лучше надо.

Третья. Пока кто-то будет ехать разве что на журфак, кое-кто полетит в Токио. И это огромное испытание для моей уверенности в том, что "я не умею завидовать, понятия не имею, что это такое". Я нервничаю, думаю о грядущей суете, и гос лишь прикрытие. Господи, пусть все будет хорошо, ты же умеешь…

---

"Книга Полетов"

"Сон о городе, белом городе у моря, городе колоколов и птичьих клеток, боцманов и пустяков, где полуголые девки с лицами сердечком склоняются с балконов, чтобы просушить волосы среди герани, где воздух соленый и мягкий, а гавани полны хвастливых матросов с груженных пряностями кораблей". Такая вот повстречалась мне совершенно замечательная история. Бескрылый библиотекарь, влюбленный в крылатую девушку, отправляется в мифический город, в котором, по преданию, хранится Книга Полетов, дающая крылья. По дороге он встретится с потрясающими людьми и не совсем людьми, и совсем не людьми, кое-где будет оставаться надолго, кое-когда будет забывать о цели путешествия. Новые знакомые расскажут ему десятки новых историй, и каждое знакомство будет сопровождаться фразой "расскажи мне свою историю". И в каждой истории будет своя история, и объединит их все Книга Полетов.

У нас на журфаке есть весьма странный преподаватель, который задает прочитать какую-либо книгу, а потом приходит на занятие и спрашивает: "О чем книга?" Пересказывать сюжет бесполезно. Предполагается, что надо ответить одной фразой, вроде: "Искусство, воспринимаемое как инструмент жизнетворчества, аморально". Этакая суть под многослойными буквами. И привычка раскапывать ее во время чтения сохранилась.

Вот только эта единственная фраза менялась каждую главу. Сначала я думала, что книга о том, что любовь дарит крылья, потом поняла, что не любовь, а печаль. Потом, расплетая взаимосвязи героев, пришла к выводу, что книга о безграничном одиночестве, которое не зависит от количества самых потрясающих, любящих и любимых людей вокруг. А потом – что книга о том, как полезно хилому библиотекарю, живущему в каждом из нас, набраться смелость и шагнуть в неизвестность, а по пути измениться до неузнаваемости. О том, что путь к цели несравнимо увлекательнее ее достижения, да и достижение порой превращает в пепел весь ее смысл. О том, что хотеть невозможного – единственный способ сохранить рассудок в этом цикличном мире, к тому же конкуренции на пути обретения этого невозможного совершенно не будет: уж слишком многих устраивает то, что вокруг и слишком мало безумцев, воспитанных собственным воображением.

Зато я наконец-то нашла под обложкой самое прекрасное определение любви, в котором и тепло, и печаль, и бессилие, и жажда полета, и подвешенное состояние, в котором понимаешь, что ты на полпути, и уже не вернуться назад, а в конце ожидает одна только неизвестность.

"Любовь – когда пьешь в тепле кофе в дождливый день и вспоминаешь крылья над морем".

И еще, это одна из лучших книг, которые я прочитала.

---

おひさしぶり

Со мной за последнее время случилась куча семейных праздников, один вишневый пирог, один вещий сон, несколько бесконечно ленивых дней и совершенно прекрасная книжка.

Мне нужно написать текст для сайта агентства по организации праздников. В ТЗ заказчики пишут, что у них есть все для праздника, и я впадаю в транс. Мне вспоминается "Степной волк" и "Дверь в стене" и многое многое. Я пытаюсь представить людей, которые каждый день идут на работу – делать праздник. Моей фантазии хватает на клоуна с воздушным шариком в руке. Нарисованные улыбки. Я пытаюсь представить клиентов, которые приходят в агентство и говорят: сделайте нам праздник. Большой такой, качественный праздник. С музыкой, с цыганами. Или нет, такой сказочный праздник, вроде дня рождения муми-троля.

И мне бы праздника.
Такого, знаете, праздника каждый день. Чтобы с утра – как в рекламе витаминов, чтобы днем – вдохновения через край и мои многотомные письма во все редакции мира, чтобы вечером – "а не махнуть-ка мне к морю". Чтоб не жизнь, а танец.

Такого праздника без разочарований. Чтобы праздничный человек шел впереди меня на свидания и разъяснял визави: "Она много пишет и читает, но совсем не много говорит. Она не умеет развлекать словами и часто смотрит на часы". Чтобы я оправдывала ожидания и видела больше смысла в происходящем.

Такого праздника всепонимания. Чтобы я и меня. Чтобы мы – на одном языке. Чтобы с людьми тепло, без глупого соперничества за остроту переживаний. Без глупых подозрений в нечистоте помыслов.

Такого особенного праздника, бонусом. Непредсказуемого, как простуда, неожиданного, как рояль в горошек. Черт из табакерки, миллион дивностей на мою все наперед знающую голову, лишний час между полуночью и завтра, лишний день в ежедневнике, билет во Внутреннюю Монголию и глоток кристально чистой, безупречно приготовленной Жизни.

И воздушные шарики, в принципе, не помешают.

---

"Осколки неба, или Подлинная история Битлз".

"А когда встретились и начали думать, что же им делать, вдруг, как с неба, им в руки упали гитары, и мальчики дружно ударили по струнам, подняв ужасный шум".

Книга художественная, но это тот редкий случай, когда биографии людей фантастичнее любого вымысла. Это мистический роман о том, что слава предрешена, и за нее приходится платить, причем платят, как правило, окружающие. О том, что целое – это больше, чем совокупность составляющих. О том, что музыка – это Бог. О том, что у Леннона не хватило смелости сказать: "Мы – Иисус Христос", он сказал: "Я – Иисус Христос", и превратил в фарс последнюю главу истории "Битлз".

И я не знаю, кто какие выводы сделает из книжки, а мой следующий: "Не сотвори кумира из того, кто сам по сути – чучело тщеславия в полный рост". В "Битлз" не было гениев. Был и есть Пол Маккартни, самый талантливый человек этого мира. Я часто вспоминаю отрывок из одного его интервью: "Я вижу себя в возрасте девяноста лет. Меня выкатывают на сцену в инвалидном кресле на колесиках, а я о-о-очень медленно играю "Yesterday". Сейчас, правда, все не так. Совсем даже наоборот. Мы получаем наслаждение от игры, публика получает наслаждение от нашей игры, и пока это так, мы будем продолжать в том же духе". Было грандиозное тщеславие Леннона. Был заоблачный Харрисон и увлеченный Ринго. И ни один из них не был гением, гений – вся четверка. "Ведь этим троим не дано осознать, Кем они были вчетвером".

По стилю роман напоминает фильм "Вечер трудного дня" – те же преувеличенно прорисованные образы, те же абсурдные диалоги. Мне – нравится. Вот только редактор явно болен: меня бесят постоянные "представляет из себя", какие-то неадекватные внутренние монологи и прочая, и прочая. И не читайте аннотацию. Это бред. Это текст непойми о чем, который совершенно не пересекается с содержанием книги.

---

	24.02.2009
Фанатизм: такая странная любовь Середина шестидесятых. В Америке и Европе родители с ужасом наблюдают, как их благовоспитанные дочери, которые еще год назад невинно любили одноклассников и собирались за них замуж, превратились вдруг в визжащих фурий, рвущих на себе волосы…

Сейчас мне стыдно и смешно – за свои истерики на концертах, потрепанные нервы всего семейства и зацелованные постеры. Я приходила с концертов охрипшая и зареванная, рыдала всю ночь и весь следующий день, писала стихи и представляла во всех подробностях нашу будущую свадьбу. Меня оправдывает только возраст и тяжелое детство-)

Тем не менее, фанатизм дал мне очень многое. Я научилась контролировать свои эмоции, овладела экспресс-методом самостоятельного выхода из депрессии и начала писать. Я росла с ощущением "возможно всё", ведь если у Него получилось, то и у меня получится. Я не нравилась себе, я хотела стать лучше. Мне не нравился окружающий мир, я хотела большего. Я стремилась, двигалась и никогда не позволяла себе протирать лавочки у подъездов. Я не могла долго переживать из-за отказавшего мне мальчика, ведь в сознании у меня жил куда более выдающийся образ. Да, он задал мне высокую планку в выборе спутника жизни. Планка – это плохо. Но если б не она, я бы уже воспитывала пару детишек и мечтать не смела о сегодняшних планах. Ничто не случайно. Никто не случаен.

---

Коррида

Я не могу писать нейтрально, приводить факты и выбрасывать их за борт – а вы уж оценивайте как хотите. Я не могу рассуждать об "искусстве", "культуре", "традиции" корриды. Зато в один такой текст могу щедро выплеснуть недельную норму яда. Глупое, жестокое, бесчеловечное зрелище. И умники в комментариях.

P.S. Да, я на женский ресурс – то о сумо, то о корриде.

---

Совсем скоро

Я буду греть кипяток и убирать свои мысли. Вытряхивать обгоревшие остатки прошлого года. Эмерсон писал: «То, чем вы являетесь, кричит так громко, что я не могу разобрать ни одного сказанного вами слова». Я уменьшу звук и прислушаюсь к интуиции. Моя интуиция тоненьким голоском поет песню про Элвиса.

Я буду греть кипяток и убирать свою душу. Залечивать раздражение, заговаривать злость, счищать с себя всю копоть. Потихоньку разбирать проржавевшие ментальные конструкции и освобождать место для ветра. Пущу деньги на ветер и буду слушать звон летающих монет.

Я буду греть кипяток и убирать свой внутренний мир. Раскладывать по полочкам цели и желания, расставлять приоритеты, прокладывать маршруты. Каждый вечер я закрываю глаза и вижу тяжелую дверь. Я открываю ее, снимаю туфли и дальше иду босиком. По песку к кромке океана. По погоде на берегу я предсказываю свое будущее. По волнам – успешность начинаний. Здесь я вырисовываю завтрашний день.

Я буду греть кипяток и убирать свой дом. Карамельную фольгу, седые пряники, апельсиновый серпантин. Сухие розовые лепестки на полу, столпившиеся книжки, исписанные ручки, серебряные кольца.

Я буду греть кипяток и заваривать чай, и в конце чаепития наступит весна.

---

А на День всех влюбленных я подарила себе альбом Скарлетт Йоханссон "Anywhere I Lay My Head". На удивление завораживающие треки. Она здорово реконструировала Тома Уэйтса. Кощунство, конечно, но Скарлетт мне слушать гораздо приятнее, чем первоисточник.
Слушать и медитировать. Ясности в жизни песни не прибавят, уж скорее наоборот, зато в замутненном сознании есть много положительного: дымка скрывает острые углы и дает воображению огромный простор для жизнетворчества.
Для упомянутых ранее эскапистов – отличный способ за сотые доли секунды перенестись в 70s и застрять там на неопределенный срок.

---

Be my Valentin!

Дабы не отставать от вашего праздника. У меня есть не только несбывшиеся и неудавшиеся, но и вполне себе актуальные чувства.

---

Вот здесь я написала девочковый текст о признаниях в любви. Просто так. Душевный порыв. Битый час вспоминала упомянутое "нацарапанное маркером в подземном переходе". Хоть убей. Думала, что всю жизнь буду помнить, а прошло несколько лет, и остаются только буквы в текстах для абсолютно чужих людей.

Но настроение все же осталось, вот только вместо признаний – мои пожелания. Это глупо и бессмысленно, но так вышло. Мы умеем строить стены, и вместо дверей ставим зеркала. Ищем выход и натыкаемся на собственный осуждающий взгляд. Мы многого добились, мы растем и учимся и оба напоминаем "Мага" из колоды "Фантасмагорик" – он из кубиков строит судьбу, но волшебную палочку держит за спиной и смотрит мимо, на какую-то очередную неудавшуюся попытку сотворить из ничего нечто. Жонглируем смыслами, меняем имидж, ждем следующей весны. Единственное, что в этом замкнутом мире возможно – полноценно и с удовольствием ждать. Но мы склонны к самоанализу и обязательно найдем выходы. Поэтому я желаю тебе вдохновения, желаю тебе красивую музу с каштановыми волосами и легким характером. Которая не будет запираться в своей зеркальной комнате, смотреть настороженно и молча уходить. Мне кажется, Венецианский Карнавал – лучшие время и место для поиска музы.

Happy Valentine's.

---

***
В доме впервые в этом году пахнет мимозами. По телевизору официально объявили весну. Это так трогательно: весна официально объявлена. По этому поводу у меня новая прическа, и я как нормальная женщина всюду хожу в платье. Ассоциативный ряд платье-розы-мимозы выстраивается быстро и безошибочно, и ботинки с джинсами уныло осознают, что у них нет шансов.

***
Ранняя весна пасмурна и ленива, и первую половину дня я работаю, не вылезая из-под одеяла. С ноутбуком на коленях, в стопках фотографий из модных журналов. С тарелкой свежих ягод. Целый день пишу о дамских радостях, и это занятие расслабляет меня до консистенции мягкой глины.

***
Мой брат женится. Нравились стервы, женится на доброй. Нравились дуры, женится на умной. Нравились вызывающие, женится на скромной. Нравились оторвы, женится на домашней и уютной. Это все к тому, что нет ни малейшего смысла пытаться разузнать, какие женщины ему, драгоценному, нравятся. Абсолютно бесполезная информация и пустые колебания воздуха.

---

Осколки неба

У меня есть знакомый японец, который на протяжении всей своей музыкальной карьеры плагиатит Джимми Хендрикса. Он присылает мне очередные треки, и я в который раз спрашиваю у него: "Зачем? Это плагиат. Плагиат". Он мне отвечает, что не понимает мой плохой японский. Хотя мой японский не настолько плох, чтобы я не могла написать предложение из 1 подлежащего и 1 сказуемого. "Это плагиат".

И вдруг на днях он разразился фантастическим японским откровением. И написал: "Ты ничего не понимаешь. Ты не знаешь, как это – жить в этой стране. Когда в школе я мечтал стать рок-звездой, все мои одноклассники мечтали стать сарариманами. А потом покупали себе черные костюмы и шли работать. Ты читаешь про Харадзюку, но ты не знаешь, что сегодня эти чокнутые – Fruits, а завтра они покупают черные костюмы и становятся служащими. А я аутсайдер, потому что в 30 лет играю в клубах плохую музыку с плохими англоязычными текстами. И играю, как Джимми Хендрикс, не потому, что хочу быть знаменитым, а потому что хочу жить в его время. Хочу такую же свободу и такую же чокнутую подружку".

Я знаю еще как минимум 5 человек с такими же мыслями. Самый жестокий эскапизм – во время навсегда для нас утраченное. И как-то особенно печально слышать это от человека, умирающего от тоски в стране сарариманов. Я сейчас читаю "Осколки неба, или Подлинная история Битлз" и всеми органами чувств ощущаю, как авторы хотели бы ворваться в прошлое. В прошлое, которое более комфортно, которое полнее отвечает жизненным потребностям, нежели настоящее. Страшное дело, на самом деле. Мы – люди, которым для счастья всегда будет не хватать какой-то малости. Другой эпохи, например. А вот о книжке я напишу позже.

P.S. Но все равно, это не повод плагиатить Хендрикса. Равно как в 30 лет хипповать по выходным.

---

Что вас настораживает в себе?
Что пугает?
Чьими глазами вы провожаете мелькнувший вдалеке лисий мех?

Я разделяю душу и дух. И если первая согревает меня, как рукавицы Фрейи из кошачьей шерсти, то второй леденит космическим холодом. Он дымный, прогорклый, непостижимо древний, вросший корнями в родину праотцов. Он слышал довавилонскую речь, видел языческие пляски, дышал гарью сожженных деревень, глотал напоследок влажную ноябрьскую землю. Он все знает. Это он рассказывает мне эти сны, в которых я венчаюсь в рассохшейся деревенской церкви, в пожелтевшем, чуть отсыревшем в плохом сундуке платье. Это он заставляет оборачиваться на крик ворон и кусать пальцы во время просмотра "Андрея Рублева".

Это он подводит к окну, за которым черные ветки упираются в плотное небо, и нашептывает свою любимую историю: "Год назад, сто, тысячу лет назад это уже было – такие же черные ветки, такое же плотное небо, такой же влажный ветер раздувал плащи случайных путников". Это он вывернул всю мою жизнь наизнанку и заставил учить иероглифы, повторяя движения древних китайцев – точь-в-точь. Солнце. Дерево. Месяц. Сверху вниз, слева направо. Мое эхо несусветной древности, дух в глубине души, космос, сжатый до размеров одного вдоха.

---

Нaд домиками безлюдными
Выстроенными напоказ у дороги
Космос слегка дрожит... (с)

Знаешь, первый месяц неустойчивого года длился целый век. Все странно, и я чувствую, как реальность обнажает швы и дрожит как телевизионный "снег". Я чувствую большие перемены и авансом хвалю себя за настойчивость.

Знаешь, я живу в такой странной тишине, словно жду звонка. Редактирую глупую, глупую книжку, выклевываю лишние запятые и отточенным карандашом перекраиваю предложения. Это особое ощущение – редакторский, критический взгляд на текст, когда в первую очередь ищешь ошибки и радуешься очередной лексической несочетаемости, плеоназму или неоправданному употреблению возвратной частицы. В этот момент я очень люблю свои злые руки, которые проводят поперек букв четкую, уверенную линию – выкинуть к чертовой матери! Я поднимаю голову от текста, смотрю вокруг и вижу одни ошибки, закрываю глаза, перебираю мысли и жестоко правлю: правка-вставка, правка-выкидка, правка-перестановка.

Знаешь, у меня такие загадочные с собой отношения, точно мы недавно знакомы и продолжаем друг друга удивлять. Каждый день что-то новое: новый жест, странные выводы, неожиданные решения. Новое платье – припудренный шелк с выведенными тушью черными ветками. А в основном, мы сидим тихо в теплых носках, корпим над текстами, иногда разговариваем, иногда подолгу смотримся в зеркало. Какой век подряд, сколько тысячелетий, стран, лиц мы знакомы?

Знаешь, если бы моя душа была иероглифом, она была бы - 遥. Харука.

---

Ведь мы не мы

У меня наконец-то созрели слова о "Каменных кленах".

Урожай первый. Я бездарна. Мои полуобморочные тексты – никому и никогда.

Урожай второй. Элтанг гениальна. Я здесь уже тысячу раз признавалась ей в безграничной, и вот опять. Не удержаться.

Урожай третий. "Каменные клены" – место встречи разновозрастных богов, этакий клуб "кому за тысячу". Древние боги поминаются через строчку, для древних богов и только для них этот плотный, густой как гриппозное сновидение роман. Его читать сложно, но он – не для нас. В нем запутываешься, как в детстве – в простыне. Его разгадываешь, как египетские письмена и засыпаешь носом в сгиб книги, чтобы предстать перед гэлльской красавицей Эпоной. Этот роман на досуге читают боги, древнегреческие, кельтские, его пролистывают обескоженные цари, да кто угодно – за пределами нашей высокотехнологичной реальности. Следят, бесплотные, за ведьминским текстом и в конце концов совершают традиционное чудо – оживляют Хугина и Мунина, мертвых собак, двух верных воронов Одина.

Урожай четвертый. Страницы, страницы, ворох разноформатных листов. Весь роман сшит из бумажных лоскутов – дневники, записки, письма. Верите ли вы чужим записям, которые посвящаются то давно умершей матери, то самой нездоровой стороне самого себя? Ни слова правды, ни строчки, одна только бумага, которая впитает любую полуистину и горячечный бред.

Урожай пятый. Никто еще так не писал о болезненной любви. Целый роман о ней, непостижимой, сложной, пустившей корни глубоко за пределы "нормального". И она пишет: "Когда любишь кого-то, то знаешь о нем странное, чувствуешь дикое, и видишь весь его дремотный ил, и зеленую донную мглу, и слепнущую в нем небесную силу. Но ты не боишься, все странное представляется тебе объяснимым, а дикое – почти что ручным".

Ведьмы немы. Ведьмы не мы. Ведь мы не мы.

Как? Как она это делает?