Регги в дождливый день

Март был набран на неисправной печатной машинке. Проглатывал буквы и целые имена, перешагивал через опечатки и торопился дальше. Но – не грустно, не страшно, не крикливо. Шшшепотом. Я влюблена и податлива, неспешна и смешна. И скоро – это закончится. Раскачиваюсь на пороге с пятки на носок, я знаю это состояние. У меня сегодня прическа, как у ежика, который катался на облаках и считал «раз ромашка, два ромашка».



Такое настроение бывает, когда об окна разбивается дождь, от туч темнеет и резко холодает, а ты сидишь в комнате и слушаешь регги. Боба Марли, разумеется, что-нибудь вроде Is this love или Want more. И тебе хо-ро-шо. И жарко. И щекотно. И оранжевый песок под ногами. Ты закрываешь глаза и перед тобой – весь мир и немножко того, что за его пределами.

---

Джек Керуак. Вера и технические принципы в современной прозе

1. Как одно из условий - записные книжки, заполненные неразборчивыми каракулями и хранящиеся подальше от чужих глаз, а также беспорядочно разбросанные листы бумаги с напечатанным текстом, всё для вашей же радости.



2. Будьте восприимчивы ко всему, будьте открытым, постоянно прислушивающимся.



3. Старайтесь никогда не напиваться за пределами своего жилища.



4. Находитесь в мире и согласии с собственной жизнью - полюбите её.



5. То, что вы ощущаете, рано или поздно отольётся в нужную форму.



6. Начиная мыслить, становитесь сумасшедшим юродивым.



7. Вдыхайте так глубоко, как хотите.



8. Пишите то, что хотите - без ограничений, погружаясь в бездонные глубины сознания.



9. Вам должны открыться не выражаемые словами видения чего-то индивидуального.



10. Никакого лишнего времени на поэтичность - надо писать так, как идёт.



11. Ощущайте воображаемые судороги в груди.



12. Необходимо достичь концентрированного состояния транса, погрузившись в мысли об объекте, который находится перед вами.



13. Убрать с глаз долой всякие тормоза в виде литературных канонов, грамматики и синтаксиса.



14. Берите пример с Пруста - отнеситесь ко времени как давний любитель марихуаны.



15. Расскажите настоящую историю о мире в форме внутреннего монолога.



16. Помните: драгоценнейший центр интереса - это глаз, находящийся внутри глаза.



17. Пишите, используя воспоминания и удивляя самого себя.



18. Работайте с энергетической подпиткой срединного глаза, плывя по бескрайнему морю языка.



19. Всегда миритесь с потерями (поражениями).



20. Верьте в священные контуры жизни.



21. Прилагайте все усилия, чтобы запечатлеть тот поток, который уже присутствует в сознании, но ещё не тронут вами.



22. Не задумывайтесь о словах, если вам случится остановиться, - просто рассмотрите картину получше.



23. Отслеживайте каждый день, дату, украсившую ваше утро.



24. Не должно быть никакого страха или стыда, бросающих тень сомнения на ваш опыт, язык и знания.



25. Пишите, чтобы весь мир мог прочесть написанное вами, всматривайтесь в свои точные изображения мира.



26. Книжный кинематограф - это просто кино в словах, визуальная форма изображения, практикующаяся в Америке.



27. Пишите во славу Характера в условиях Сурового Безжалостного Одиночества.



28. Сочиняйте без стеснения, не обращая внимания ни на какие формальности, с искренней неподдельностью, улавливая то, что приходит к вам откуда-то изнутри, в общем, чем бредовей, тем лучше.



29. Помните, что вы законченный гений и гениальность будет с вами всегда.



30. Сценарист-постановщик Земных фильмов, поддержка и спонсорская помощь оказаны Небесами.



(с) "АНТОЛОГИЯ ПОЭЗИИ БИТНИКОВ". Ультра.Культура

---

приступ персонального безумийа

Новое МУККовское видео. «Десять… девять… восемь.. семь…». «The file is downloaded». Вдыхаю. Play. Через пять минут выдыхаю. В ночи разносится протяжный мученический вопль.

Лидер-сан повзрослел. К тридцати-то годам. Лидер-сан успешно учится на Бога. Лидер-сан – наваждение и пьяный сон. Тацуро как обычно много. Его картинные позы так и навевают мысль о том, что каждое утро первым делом он торжественно поет гимн, преданно глядя в направлении Императорского дворца.

Люблю концептуальные клипы. Но принципиально не принимаю концепты, в которых Лидер-сан один, а Тацуро два. Уж лучше тупое видео «1 день из жизни гитариста» под ненавязчивый саунд или без оного. Но эта мечта даже деду морозу не под силу. Тем более в марте.

О чем это я. Вероятно, о грядущей бессонной ночи, гигабайтах видео, периодических воплях и партизанских набегах на мирно спящую кухню. С джезвой в стучащих зубах.



… а очаровательный бисёнен в аське нещадно ломает английские слова. «а у нас утро!.. А у нас рассвет!..». «In Rossia there is yonaka desu ne? your is new Muccu no PV loocked? Kawaiiiiii!!!!!!!». Тьфу. Демоны.

---

Я вот тут посовещалась с собой, и мы решили, что нам надо завести молодого человека. Ничего особенного, право слово. Пара пустяков. Единственное, что от него требуется – у него должна быть ярко выраженная азиатская внешность, он должен плохо разговаривать по-русски, быть талантливым и беспокойным. Мы будем бить о потолок посуду, кататься на каруселях и разговаривать каждый на своем языке.



Ненадолго. Пока посуда не закончится.

---

Dair Straits, малиновый чай, восторженно бормочу в Ворде нелепицу в честь советской мультипликационной психоделики. Алиса курит кальян, надкусывает все подряд грибы и вдохновенно танцует под «White Rabbit» Jefferson Airplane. Если редактор самостоятельно не освободит меня от почетной должности бредоплета, ей придется читать мои легковесные аллюзии еще долго.



Dair Straits, кофе, вдохновенно танцую под «White Rabbit» Jefferson Airplane. В минуты обостренной объективности я напоминаю себе биплан Ричарда Баха, но кому есть дело до таких пустяков.



Dair Straits, солоноватая вода, я чувствую ступнями песок, я вижу над головой звезды. Электронное послание утверждает, что скоро в моем почтовом ящике появится Lonely Planet Tokyo. Внутренний компас зажмуривается от счастья и преданно виляет стрелкой.

---

Зачем он тебе, показушный оптимизм. Кто сказал, что весной – всенепременная истерия чувств и чертовщинка в каждом запахе. Весна – язычница. Крахмалит лица, взрезает нервы, подкрадывается сладкоголосой сиреной. Она будет с тобой, тобой, за тобой. Она уйдет с тобой, стоит только попросить, через тайную дверь в платяном шкафу, через узкие улицы антресолей, через жуткое подкроватье… В твой задумчивый город с влажными утренними тропинками и пустыми окнами, в твой забытый, покинутый тобой, как ты мог, как ты жил без него все это время?



Стоит только захотеть.



А у меня… У меня есть нечто большее, что никогда не даст сломаться. Я куплю себе бусы и открою сезон. Сменю фаворита. Полнолуние на pure morning. Мне-то что, у меня календарь – колода Таро, у меня сны – далианская космогония. У меня кусочек мира в подреберье. Мне правильно, понимаешь? Мне – «то самое».

@музыка: Mucc 9 Gatsu 3kka no Kokuin

---

суббота вечер концерт крематория

«Крематорий» невероятный, настоящий, самый. Ядреный русский рок-н-ролл с запахом гари и времени, в котором я не жила. Как обычно, «Мусорный ветер» с закрытыми глазами и мыслями о человеке, который если и спускается время от времени из своего приюта где-то на краю вселенной, то только для того, чтобы послушать любимую песню. Спасибо, я тебя чувствовала. Я всегда о тебе помню.



До зубной боли захотелось увидеть молодого Майка, в растянутом свитере и нелепых очках, перебирающего затертые лады воспоминаниями о проклятой Сладкой N. Захотелось увидеть еще не улетевшего Башлачева. И дальше по накатанной, мои ленноны, моррисоны и дженисы джоплин устроили брутальный шабаш в отдельно взятом внутреннем мире. Прислонившись к батарее, жду рассвета. Удачной вам ночи.

---

Hey now now

Ничегонеуспеваю. В сумке Дали, Гофман и Элтанг, время рассеивается в пространстве и мне стыдно за пустой звон в голове. Спотыкаюсь, машу руками на обочинах и пью чудовищно вкусный февральский кофе в пластиковом стаканчике на остановке «Конец света». Из какого-то открытого окна слышу “The Cloud Room” и три с половиной минуты понимаю смысл жизни. Улыбаюсь носом в кирпичную стену. Hey now now?

…

Усталость от людей оборачивается легкой влюбленностью во все происходящее. Люблю я их, цинично-начитанных, встревоженных, задушевных, беспредельно глупых и нарочито возвышенных. Даже австрийского арбитра на израильском поле. Даже мимо проходящих. Я устала выбирать и сравнивать, коллекционировать необычности и странности, я не пелевинский вампирчик, мне надоело сортировать на «своих» и «жертв гламуродискурса». Иероним Босх с вами. Какие есть.

---

Переступая порог

All the lonely people

Where do they all come from ? (с) Beatles

Когда-нибудь и у бумажных самолетов вырастут крылья. А я пока выйду из дома, с ноутбуком и зеленым яблоком в большом черном саквояже, в узких перчатках, с равнодушным, в сущности, выражением лица. Равнодушным, равнопринимающим любой исход событий.



И сначала будет поезд. СВ или плацкарт, веришь-не веришь, все равно. Мне нет дела до подвижных декораций. Тем более я буду слушать «Protégé moi» и пить шампанское, прикусывая краешек певучего бокала. Потом подведу черным глаза и напишу эпитафию, мучительно прекрасную, изогнувшуюся на листе в опустошающей истоме. Выскажусь наконец до донышка, обо всем, что было, обо всем, что отжило. Таро не надо раскладывать на дрожащих коленях – Смерть и есть. Была. Но время выплевывать из себя черный паслен, волчье лыко. Никаких разговоров, никакого чая в казенном стакане, никаких тамбуров. Некуда торопиться, не о чем горевать. Разве что о забытом попугае в запертой клетке. Нехорошо получилось. Но ничего, ничего, он найдет открытое окно.



А потом – вокзал. Искры из-под ног. Острые локти, острое недомогание. Медная турка, похожая на безъязыкий колокол вытанцовывает вселенскую спираль на раскаленном песке. Варит, немая, мой животворящий кофе. Почище крещенской воды будет. Не опрокинуть бы чашку на пьесу Кортасара, не испортить бы воскресный наряд Женщины в зеленом, не обжечь предплечье Сеньоры Лопес. И через улицы, квартал за кварталом, подслеповатыми переулками, хромыми маршрутами. Такси с рябоватым водителем, словно сшитым наспеш из подручного лоскутного хлама. Мне-то что, я не боюсь, меня бояться надо. Крутит руль, щурится на дорогу, на удивление чисто напевает Джо Дассена. А ехать-то как долго, уже терпение отнялось, пальцы настукивают гимн всех неврозов, холод подбирается к горлу. И попугай уже, наверное, перевернул кормушку и выбрался из клетки. И книги остались, книги. Все-все. И лампочку так и забыла поменять.



Правильно, так и должно быть – чем дальше дорога, тем больше билет. С саквояжем в обнимку, на сквозняке. Продувает, как на мачте Летучего Голландца. В зале ожидания всегда пусто-беспокойно, и мерзкая морось на стенках души. Главное – чтобы было, что ждать. Иначе пропадешь, да. А так – морось вполне можно принять за конденсат, как в теплице. Тогда внутри и клубнику можно вырастить. Вдруг пригодится.



Пристегиваешь ремень и летишь. Проще не бывает. Вздыхаешь спокойно, сбрасываешь по валуну с каждого плеча. Как можно бояться летать? Не летать – вот, что страшно. В дороге стемнеет, над страной будет плохая погода и внизу столпятся тучи. Вот только над Байкалом – широкая прореха с опаленными звездами краями. Зажмуриться от этой насыщенной красоты, нельзя ее столько, дозировать надо. Но нет, терпи. Впитывай впечатления, захлебывайся, для того и живешь, эстетствующий маньяк.



Тугой ветер в лицо – это страшно, Боже мой, как же это страшно. И что теперь делать, и куда идти, и что говорят эти люди вокруг? И где мой дом? И кто меня здесь ждет? И что мне делать? Будет тебе, будет, мой вымечтанный Тайна-таун, тяжелый теплый сон… На трапе всегда наваливается отрезвление. Не знаю я, что делать, куда идти и что говорят эти люди. Нет у меня дома. Никто меня не ждет. И значит – жить можно. И будем жить. Вот и дождь пошел. Хорошая примета. Отныне все приметы – хорошие.

---

Пишет невменяемый редактор, костерит мое эссе, предлагает сделать из него блондинистую обесцвеченную жижу – «сменить стиль на дневниковый», «убрать все непонятные среднестатистическому читателю слова», потоптать, поплевать и сделать на нем розовый перламутровый маникюр. Потрясает гонораром в полкопейки и добавляет в конце: «Одним словом, профессиональнее надо работать». Фриланс, достать чернил и плакать.

---

От зимы остался один только окрик. И если завтра выпадет снег, это ровным счетом ничего не изменит. Декорации за окном прячут совсем иную картину бытия. Для того и прячут, чтобы шарики, ролики и прочий нефункциональный хлам наших рациональных умов чувствовал себя в полном порядке. А у меня давно созрело лето. Новое оно нынче. Несуразно, не к месту. В толстой фетровой шляпе цвета взбитой капучиновой пены, с соломенными волосами, взъерошивающими воздух вокруг. С клетчатым подолом, перепачканными клубникой и меловой пыльцой. С раскрошенным печеньем в кармане. С крыльями из старых кружев, до которых не добралась моль. Мне легко с ним. Мне с ним симпатично и по-домашнему.



Тапочки надень. Да-да, гербарий можно выбросить. И шляпу сними, глупое, жарко ведь.



Вы только не удивляйтесь, если завтра проснетесь в мае, а послезавтра – в декабре.

---

Вот я сижу перед тобой, сзади нас играет реггей. Где я сижу в настоящий момент, меня не очень интересует. Я буду там, где я нужен.

(с) Илья Лагутенко

---

Остаемся зимовать

Вот путник, умирающий от жажды

Нашел в пустыне ящик огурцов (с) Умка

Вчера чуть не сбежала во Владивосток. Под маяками писать письма. Но вечером фонари на улице гасли в такт шагам, а вытаскиваемые по одной Таро смешивали настроения в усталый остывший чай. Я пришла домой и сказала родителям, что мне надоело, не хочу, не буду и журфак без зазрения совести меняю на востоковедение. На другом конце страны. Смотрела глазами больного оленя. Не верила: они знали, что однажды это случится. Переставляли чашки. Мяли в руках полотенце. Хочу подарить им белый голландский тюльпан с гладкой живой луковицей. Мне безумно жаль, что я так и не прижилась в собственной семье…



Вот только люди, которые есть здесь гораздо важнее мечты. Мечты, которая так же недолговечна, как курс компаса капитана Джека Воробья. И если кто-то ночью пишет тебе сказку, и если кто-то тебе верит и верит в тебя, то это гораздо важнее… всего остального. И никакое чемоданное настроение не заменит моего настоящего. А об остальном позаботится чудо. Ему не впервой.

---

После недельного погружения в дебри внутреннего мира, до которых все руки не доходили, после недельных ежевечерних преферансов с внутренним Анубисом, я из себя выглянула. И обнаружилась в глубоком кресле у окна кафе с видом на мокрый город. Пишущую. Расплескавшую вишневый чай на белое блюдце. Напевающую песенку про вечер трудного дня. Дома же обнаружился десяток новых портретов невероятно печального, подраненного маниакально-депрессивным психозом, юноши. И ни слова. Ни свинца, ни сланца, ни влажного, ни сухого. Ни в дневнике, ни на карамельной обертке. Только остатки застывшего кофе с ореховой крошкой. Я жива?



А с наступлением вечера – неловкие телеграммы Анубису с просьбой начинать без меня…

---

Вырастаю из своей жизни. Тебе легко, у тебя невыносимая легкость, оранжевый мармелад и жуть как все хорошо. Что тебе до этой мистики и вальсирующих линиях на ладони. Красивый, красивый, до обидного ненужный… Унизительная привычка – рыдать над твоей чашкой и признаваться, что действительность хватает за пятки. Так редко, но так больно. Это не плохо ведь, не плохо. Я вырастаю. И скоро мой маленький мирок разлетится стеклянной немотой. Я срываюсь, смотрю тяжелым взглядом и зову на помощь. Бывает, всегда беспокойно вылезать из своего пресного привычного кувшина, сквозь смазанное подсолнечным маслом узкое горлышко. И видеть, что бури и горькая черемуха – только у тебя внутри, а вокруг… Не скажу, не тебе, не скажу. Давай я лучше расскажу о том, что мне снится пасмурная Прага...



Мне страшно. Я боюсь клопов и того, что Бога нет...

---

Когда в Японии отсчет нового года уже пошел, а в России – еще нет, в моей и без того ни разу не понятной жизни появились Таро Алистера Кроули. Собственно, ничего более простого и менее мистического мне и не желалось. Теперь я могу гадать желающим. А себе – еще не знаю. Я тут с картами поговорила, они мне сказали, что любят меня (причем, дословно), вот только как со мной разговаривать, еще не поняли. Видимо, думают, как все это совмещать с моим способом перемещения по линиям жизни. Разберемся.



Кстати, если есть советы по взаимовыгодному общению с этой колодой, добро пожаловать в U-mail. Самое время.

---

Контур Зеленой двери

Год действительно получился. Удался как никогда. Не Зеленая дверь, пусть только контур. Как в детстве, ореховой кожурой по белой стене. Неважно. Все мыслеформы мира не стоят простого понимания, что жизнь, в сущности, вполне рукотворна и отвечает на теплые чувства-) Да, да, Шопенгауэр почти расшифровал Вселенную-)

Творите, как получается, мечтайте грандиозно. Невозможное возможно, just do it (c) Nike

@настроение: выдуманный снег осыпается с карниза

---

Родила ребенка в 16. Дома. В ванной. Андрей пришел домой и вместо приветствия заявил родителям: «Поздравьте меня, я стал папой». Скандалили, отстаивали свое право на взрослую жизнь. В этом году ребенок пошел в первый класс, подрался и ему сломали позвоночник. Год ему нельзя вставать, потом сможет ненадолго садиться. Андрей говорит, что ему нужно покупать новую машину. У жены много работы. Так и лежит мальчик в больнице. Каждый день. Один.



Помнится, когда-то свадьба Андрея стала для меня концом света.

---

О Боже. О черт. Угораздило же.

[этот невероятный японец как-то по-новому безнадежно свел меня с ума. как, как у него получилось родиться совершеннейшим существом в мире. и как мне объяснить моему миру, что нам пора перемещаться по координатной плоскости, он и так закатывает глазки на очередную прихоть бестолковой хозяйки. а вы не читайте и не обращайте внимания. я вам ничего не говорила. ничегошеньки. минутная слабость, ночная нелепица, коричная пыльца на ободке блюдца. между персональными преисподней и раем не то, что Данте, собственный внутренний идиот заблудится. чушь несу пригоршнями. простите великодушно, но я абсолютно бессовестным образом по уши влюблен]

---

Я не люблю возвращаться туда, где когда-то жила. Пусть даже на полчаса, на приторный чай с шоколадными конфетами и канареечными разговорами. Пусть даже на минутку, с рыжим многостраничным Фрамом подмышкой, с уютными намерениями и ностальгией.



Там, где начинаются мои следы, живет далекое прошлое. Это запах сумасшествия. Им пропитались все Элины вязаные свитера. Эле было за 60, но она уверяла, что 16. Я еще не ходила в школу, но учила ее читать. Упорно, день за днем писала для нее на асфальте буквы. Эля улыбалась и обещала показать свой паспорт. Каждый день обещала.

А потом прибегали другие дети. Злые, злые другие дети. Кидали в Элю камни и звали меня играть в «Море волнуется раз». Но мне с ними было неинтересно. Я оставалась с сумасшедшей шестнадцатилетней, слушала, как она своим дистиллированным голосом рассказывает вчерашний сон – сейчас я читаю бесконечные его вариации у Кафки. А потом она перестала выходить из дома. Я знала почему, но предпочитала себе не рассказывать. Поиграла в «Море волнуется раз», подралась, разбила соседское окно и ближайшие несколько лет общалась исключительно с книгами.

@настроение: 1993