У меня такое ощущение, что эта деревянная штука со струнами определила за меня всю мою дальнейшую жизнь. Кем работать, кого любить, как детей воспитывать.

---

***

Сейчас до рассвета

1 километр.

Это больше, чем нужно,

Но солнце согреет,

И высохнут лужи

Всемирного потопа.

Мы Ноевы дети,

Мы Ноевы звери.

Доплыли, приплыли.

Зажат крепко рот

Сонным утренним паром,

Иначе бы пели

Дорожные ноты.

Связал прочно холод

Руки с ногами,

Иначе б плясали

Дорожное пого.

В подпалинах небо,

Сжаты улыбки,

Скомкано лето.

Всю жизнь до рассвета

1 километр.

---

Это не паника, это эйфория.

---

Смейся, детка. Кофе и Моррисон. Лето уходит с каждой каплей, обжигая напоследок губы и горло, освежая в памяти все, что не случилось. И люди вокруг одинаковые, как виноград или опавшие яблоки. Смейся, детка. Весной рыдала в телефонную трубку и бормотала, что эта любовь тебя погубит, уничтожит, изведет. Она опасна, опасна, лезет без спроса в душу и хохочет. Сейчас же под ногами хрустит кленовое, Моррисон понимает тебя, поет удушливо и оглушающее тихо. И ты… жива. Вот только любишь сильнее и все дальше. И забыла дорогу домой. Ты заходишь в лифт, вонзаешь в стенку все десять ногтей и со скрежетом опускаешься на пол. Смейся, детка. Ты так давно сошла с ума.



Если не он, то НИКТО. НИКОГДА.





...

Он смотрит порно, закинув руки за голову.

Ты обнимаешь плюшевого мишку и царапаешь зубами язык.

---

Честно-честно...

Приручу дикого рокера... Буду его виноградом с рук кормить, косички ему заплетать... Научусь готовить в конце концов. Честно-честно.



кис-кис...

---

Пробую твое имя на вкус, улыбаюсь вздрагивающим буквам и разгадываю тебя турецкими ритмами. Не выйдет, сама знаю, ты опять удивишь и рассмеешься. Не разгадаю. Не подпустишь ближе загорелой кожи.

Жду осень. В один из перезревших вечеров она появится в вашей прихожей, смахнет пыль своих ботинок на ваши босоножки, на летние легкомысленные ленточки пуантовые, на арбузные корочки, на виноградные косточки, на горячие плечи, на вертлявые юбочки, на разнеженные под солнцем веки, и сядет в любимое кресло-качалку раскладывать у себя на коленях пасьянс.

А ты, ты спрячешь руки в вязаные рукава

А я, я буду как обычно делать из сырых слов цукаты.

Еще увидимся.

Скорей бы дожди.

---

Я был там, был здесь, я был везде, я всё видел, но ничего не запомнил. Но многое забыл. У меня был дырокол и медленносшиватель. Обычно я пользовался ими днём, после приёма у мозамбикского посла. Они возвращали мне моё душевное равновесие.

Я видел его, я видел её, я видел почти всех, но я не видел себя. И всё потому что у меня нет зеркала. Я не держу его, поскольку оно имеет обыкновение мешать моим утренним мыслям. Зато у меня есть лужа ананасового сока. Она лежит у меня в холодильнике рядом со Справочником Начинающего Крамолова. Это моя любимая книга. Правда, я её ни разу не читал, но она мне всё равно нравится. Я хочу сохранить её для моих будущих детей, если, конечно, им когда-нибудь заблагорассудится появиться на свет.

Так вот, у меня нет зеркала. А ещё у меня нет кота, которого зовут Плутарх. Этот кот, старый, седой, толстый и ленивый, а питается он комарами. У него римский нос и голубые глаза. Осенью он линяет, сбрасывает рога и погружается в спячку. Зато летом он почти не спит и целыми днями пропадает в радиомагазине: он спекулянт. Я терпеть не могу спекулянтов, но кота Плутарха люблю: он хороший. Очень жаль, что у меня его нет...

... А ещё я хочу достать бомбардировщик. Я бы поставил его в лесу и сделал бы внутри ночной бар. А в топливных баках я бы солил огурцы и мариновал помидоры. Правда, я не умею этого делать, но я бы кого-нибудь нанял. Этого человека звали бы Симпсон, он был бы уроженцем штата Северная Каролина, отставным офицером флота и любителем покера. Мы играли бы с ним в покер, а иногда в канасту, днём бы он солил огурцы и мариновал помидоры, а вечером мы сидели бы с ним в ночном баре и смотрели бы по телевизору хоккей, детективы и эстрадные программы. Ночной бар – это очень полезная вещь, особенно если про него никто не знает.

А если в бомбардировщике что-нибудь начало бы взрываться, то мы бы спустились в бомбоубежище. Там тихо, светло и печально. Но, впрочем, лучше бы там было громко, темно и весело. И это было бы не бомбоубежище, а ночной бар, но про ночной бар я вам, кажется, уже рассказывал.

А ещё мне нужен грохот. Я сбился с ног, разыскивая его по магазинам. Его нигде нет, а промышленность, кажется, его не выпускает. Вы не знаете, где можно достать грохот?

(с) Майк Науменко

---

Я странно выгляжу на этих пьяных посиделках. Пристраиваю чай и горький шоколад между вином и водкой, отворачиваюсь от наспех забитых косяков в оконные пробелы. Уберите руки, вы тяжело больны. Я не к вам. Я здесь ради того, кто понимает смысл спетых слов, кто покинул отчий дом 7 лет назад и так и не нашел своего счастья. Чужого и то не нашел. Вы говорите, у нас с ним одинаковые глаза и судьбы. Глупые. А ты, ты научи меня, как не повторить твоих ошибок. Мы ведь и правда блуждаем одними коридорами. Спой о своей любви. Я помолчу о своей.



Слишком сочное яблоко. Глазное. Сочит и сочит.

Я ведь знаю, как дрожит струна под сухими губами. Я ведь знаю, как обнимает спину холодная стена его дома. Я ведь знаю, где заканчиваются его стихи и начинается мой бред. Это я стерла грань между бумагой и мечтой.

Я ведь знаю, что такое- не жалеть ни о чем.

Включи шум. В этой тишине рождаются пауки и песок в горле.

Спой о своей любви. А о моей ты уже все знаешь.

---

Бродяга Дхармы

Я бродяга и романтик, ей богу.

Cтрашно взглянуть на свои кеды, коробка из-под «Канверсов» стала им стильным гробиком, но, зная себя, предполагаю скорое их воскрешение с дальнейшим топтанием до полного износа резины.

Окончание приключений праздную апельсинами и печеньем, а лучшим видом отдыха вижу чтение новеньких книжек в горизонтальном положении с подушкой под головой. Да, да, с подушкой, а не с рюкзаком или свернутым свитером. В вязаных носочках. В мятой футболочке. С пекинесом в ногах.

А еще я могу наконец-то, как нормальный человек, поехать на море и поджариться на солнышке.



*Не_Забава поглядывает на стопочку книг, готовых к прочтению, и облизывается от удовольствия. А сама в это время роет инет в поисках инфы об автостопных путешествиях по Европе. У нее опять какие-то безумные планы на будущее…*

---

Уехала. Вернусь. Ждите-)

---

Два дня не ем, не сплю, пошатываюсь и прислоняюсь к дверям.

Моя мать меня ненавидит. Она завидует моей молодости и тому, что я выбрала ту жизнь, на которую у нее не хватило смелости. Она ненавидит меня за то, что ее жизнь похожа на пресную кашу.

Мне жаль маму за ее отчаянную ненависть. Я чувствую, как ее глаза вытягивают из меня жизнь, мне больно.

Завтра уезжаю, завтра верхняя полка, завтра Depech Mode и сутки пути. Больше всего хотелось бы уехать навсегда, но здесь ты, если уезжать, то только вдвоем. Я тебе не нужна, знаю. Тебе никто не нужен.



Хочу жить с нищим музыкантом. Принципиально.

---

По-настоящему обидно.

Больше всего мне хотелось бы петь. Хронический бронхит навсегда лишил красивого голоса и ближе к вечеру атакует хрипотцой.

Делюсь с вами моей тайной печалью.

---

***

Где твои волосы, девочка,

Кому ты их оставила?

Ощетинилась коротко

Тупыми ножницами.

Что ты ищешь, девочка?

Закрой окно,

Тишина лезет

Через решетку и душит.

Погаси, девочка

Внутренние угли

Закрытием глаз,

Спасись, девочка,

От ночи включением света.

Расскажи, девочка,

Как рождаются звезды,

Им тоже больно

Рождаясь, взрываться?

Скажи, девочка,

Находит ли берег

Бумажный кораблик,

Находят ли двери свои

Пилигримы?

Забудь, девочка,

Свое многолетнее вчера,

Выдохни его кашлем,

Илом со дна.

Причалил кораблик.

Открывай дверь.

---

Try walking in my shoes…

В твоей комнате

Смята подушка,

Пылится твоя голова,

Бормочет бред уставший

В оба уха,

Беги же, спасайся,

В ботинках на босу ногу

Сорок пятого размера,

В рубашке

С чужого плеча,

Побирушка несчастная,

Любви просящая,

Голодная, бессонная,

Нет истины в постылом доме,

Бреди, спотыкайся,

Ведь ты же слышишь

Этот крик между строк

Его стихов.

Ищи до конца,

Раз уж вышла из дома

В моих ботинках,

Моей одежде,

И оставила меня

Голым идти за тобой.



Однажды он прочитает твой забытый на столе дневник, не поймет, что это ВСЁ- о нем, и уйдет навсегда…

---

А никто ведь не говорил, что будет легко. Любить- всегда тяжело. Любить по-настоящему, не за что, не за героические поступки, не за теплые слова, не за ответное чувство, не за тепло чужого свитера, не за родство душ, не требуя взамен н.и.ч.е.г.о. Любить за факт существования.

Брести на ощупь, изучать руками- холодно-горячо, укусит-поцелует, обнимет-оттолкнет. И каждая яма манит оступиться, каждое окно- прислониться, точка тире точка… Не достучаться. Не дозвониться. Не докричаться. Точка точка точка. Ты- моя бессонница. Поверь на секунду, я могу сделать тебя счастливым. Точка стежок точка. Не привяжусь, не бойся. Ты свободен, ты неуправляем, над тобой властно только земное притяжение.



Я ведь люблю солёное.

---

- Куда ты идешь?

- Не знаю,- ответил Снусмумрик.

Перед ним лежали тысячи километров тишины.

Давайте однажды, если вдруг надоест ежедневная суета, комариный писк чувств, кофе по утрам и чай на ночь, суп на обед и бутерброд на завтрак, супермаркет после работы, планы на отпуск и книжки с зарплаты, свидания по субботам и поп-корн в кино, ботинки-в дождь, босоножки- в жару, в гости с предупреждениями и на вечеринки по приглашениям, день по расписанию, ночь по сценарию, если вдруг мы окажемся на краю крыши, на грани безумия, с чекой на пальце, если жизненный путь свернется ужом, а обручальное кольцо превратиться в петлю, мы бросим весь запыленный, накопленный хлам, забудем в домах непрочитанные книги, нестиранные носки, недовязанные шарфы, незаправленные кровати, дневники, теплую одежду, часы, клавиатуры, телефоны, записные книжки и уйдем куда глаза глядят, то есть нафиг.

И встретимся там все, ищущие, не нашедшие. И устроим такой праздник жизни, что боги обзавидуются и даруют нам вечную любовь, бесплатный сыр, дождь по заказу и мешок приключений.

Или хотя бы окончательно сойдем с ума и все это нам примерещится.

---

Ожоги встреч.

Влюблена смертельно. Бессмертно.

Сбиваюсь с шага, запоминаю каждый резкий жест и хрипловатый голос, а ночью поднимается температура, и мне чертовски стыдно за такие проявления женской слабости.

Но я умею держать себя в руках, ведь я самодостаточный придурок жизни, соглашаюсь играть только трагикомедии и никаких мыльных опер…

Знаешь что, привыкай, мы будем вместе. Сроднись с этой мыслью как с неизбежностью.



***

Vetra раскачивает качели, я повизгиваю от удовольствия и большой вероятности вписаться в дерево. «Эй, я хочу разбиться о небо!!!»



***

Буду учить турецкий. Я самодостаточный придурок жизни, который легко, с первого пинка поддается чужому влиянию.



***

Подстрижена под мальчика. Покрашена в темный. Зеркало меня не узнает, а подушка отворачивается.

---

wake up

Изгородь, трава, ствол дерева, тропинка, старые увядшие цветы, старая кукурузная шелуха, луна, орнаментированные огрызки облаков, магазины, дорога, ноги, башмаки, голоса, витрины лавок, двери открываются и закрываются, одежда, жар, конфетка, озноб, восторг, тайна. (с) Керуак

Как это ни затерто звучит, но за окном нестерпимо пахнет скошенной травой.

Выходишь на улицу с чаем, ощущением невесомости и вертящимся на языке мотивчиком Depeche Mode, садишься на ступеньки и дышишь. Потом не выдерживаешь, идешь собирать ощущения, запускаешь пальцы в траву, в шерсть кошки, легко, как горячей, касаешься яблони, смотришь на луну через решетку пальцев, выпрыгиваешь из босоножек, переплетаешь над головой руки, ты в космосе, в Астрале, «I feel loved», земля целует пятки, небо-твое, мир-твой, ощущения- бери! Сколько хочешь! Всё- твое. По наследству, по праву твоего рождения. За глаза. Живи.

Чувства- разбуди.

---

Кто-нибудь знает какие-нибудь качественные молодежные интернет-журналы? Что-то вроде грымовского "Fакела"?

---

Все меняется, слава богу. Счастливая постоянная переменная.

Друг детства, дразнимый ботаником, ныне учится в Бауманке и только летом приезжает домой. Эстетствующий интеллектуал, вслед которому облизываются дивы разного достоинства и социального положения. Бывшие дразнящие же пьют дешевый «Ячменный колос» и курят «Bond», все так же протирают лавочки подъездов и детских площадок, все так же убоги и банальны.

Бывшие белые вороны диктуют моду «для избранных» и являются теми самыми «загадочными», «необыкновенными», «шикарными», «не для всех», «не как все».

Бывшие герои улиц, самые популярные мальчики-девочки школы стали «попсой» и «стадом».



Наблюдаю переоценку ценностей. Смотрю на мир понимающе, шире и глубже. Разочаровываюсь в системах.

Ведь как было раньше- хотелось уйти из системы цивилов, становились неформалами. Отделяли себя от общества, выходили из этого замкнутого круга и присаживались на обочину. Потом понимали, что на обочине та же система- на этот раз неформальная. И разницы между ними- ну никакой совершенно!

И только те, кто действительно хочет освободиться от каких бы то ни было систем, блуждают, не задерживаясь нигде, между «андеграундом и социумом».

Такие люди завораживают меня с детства. Тут тебе и контркультура в самых лучших, притягательных ее проявлениях, и религиозные искания, и креатив, и непоколебимая внутренняя свобода, и полнейшая непредсказуемость.

Вот идет девушка в цепях, шипованном ошейнике и черной обтягивающей коже с заклепками. А в наушниках у нее не «Metallica» c «System of a down», а Хворостовский. Или другая: прическа а-ля 60-е, платьице шелковое, веер, пальчики на излете. А в наушниках- не Соната Соль-мажор Бетховена, не скрипичный концерт ля-минор Вивальди, а «Slipknot».